Неточные совпадения
Потупился, задумался,
В тележке сидя, поп
И молвил: — Православные!
Роптать на Бога грех,
Несу мой крест с терпением,
Живу… а как? Послушайте!
Скажу вам правду-истину,
А вы крестьянским
разумомСмекайте! —
«Начинай...
Простите, люди добрые,
Учите уму-разуму,
Как
жить самой?
— Потом поймешь. Разве ты не то же сделала? Ты тоже переступила… смогла переступить. Ты на себя руки наложила, ты загубила жизнь… свою (это все равно!) Ты могла бы
жить духом и
разумом, а кончишь на Сенной… Но ты выдержать не можешь и, если останешься одна, сойдешь с ума, как и я. Ты уж и теперь как помешанная; стало быть, нам вместе идти, по одной дороге! Пойдем!
Вожеватов (Огудаловой). Вот жизнь-то, Харита Игнатьевна, позавидуешь! (Карандышеву.)
Пожил бы, кажется, хоть денек на вашем месте. Водочки да винца! Нам так нельзя-с, пожалуй
разум потеряешь. Вам можно все: вы капиталу не
проживете, потому его нет, а уж мы такие горькие зародились на свет, у нас дела очень велики, так нам разума-то терять и нельзя.
Для того чтоб согласиться с этими мыслями, Самгину не нужно было особенно утруждать себя. Мысли эти давно сами собою пришли к нему и
жили в нем, не требуя оформления словами. Самгина возмутил оратор, — он грубо обнажил и обесцветил эти мысли, «выработанные
разумом истории».
— Ну, что же я сделаю, если ты не понимаешь? — отозвалась она, тоже как будто немножко сердясь. — А мне думается, что все очень просто: господа интеллигенты почувствовали, что некоторые излюбленные традиции уже неудобны, тягостны и что нельзя
жить, отрицая государство, а государство нестойко без церкви, а церковь невозможна без бога, а
разум и вера несоединимы. Ну, и получается иной раз, в поспешных хлопотах реставрации, маленькая, противоречивая чепуха.
Наблюдая за человеком в соседней комнате, Самгин понимал, что человек этот испытывает боль, и мысленно сближался с ним. Боль — это слабость, и, если сейчас, в минуту слабости, подойти к человеку, может быть, он обнаружит с предельной ясностью ту силу, которая заставляет его
жить волчьей жизнью бродяги. Невозможно, нелепо допустить, чтоб эта сила почерпалась им из книг, от
разума. Да, вот пойти к нему и откровенно, без многоточий поговорить с ним о нем, о себе. О Сомовой. Он кажется влюбленным в нее.
— Человек
живет не
разумом, а воображением…
— Не сам, это — правильно; все друг у друга
разуму учимся. В прошлом годе
жил тут объясняющий господин…
Ночью приходит ко мне, — в одном доме
живем, — жалуется: вот, Шлейермахер утверждает, что идея счастья была акушеркой, при ее помощи
разум родил понятие о высшем благе.
Он видел, что в этой комнате, скудно освещенной опаловым шаром, пародией на луну, есть люди, чей
разум противоречит чувству, но эти люди все же расколоты не так, как он, человек, чувство и
разум которого мучает какая-то непонятная третья сила, заставляя его
жить не так, как он хочет.
В мозге Самгина образовалась некая неподвижная точка, маленькое зеркало, которое всегда, когда он желал этого, показывало ему все, о чем он думает, как думает и в чем его мысли противоречат одна другой. Иногда это свойство
разума очень утомляло его, мешало
жить, но все чаще он любовался работой этого цензора и привыкал считать эту работу оригинальнейшим свойством психики своей.
Оно бы и хорошо: светло, тепло, сердце бьется; значит, она
живет тут, больше ей ничего не нужно: здесь ее свет, огонь и
разум. А она вдруг встанет утомленная, и те же, сейчас вопросительные глаза просят его уйти, или захочет кушать она, и кушает с таким аппетитом…
Она страдала за эти уродливости и от этих уродливостей, мешавших
жить, чувствовала нередко цепи и готова бы была, ради правды, подать руку пылкому товарищу, другу, пожалуй мужу, наконец… чем бы он ни был для нее, — и идти на борьбу против старых врагов, стирать ложь, мести сор, освещать темные углы, смело, не слушая старых, разбитых голосов, не только Тычковых, но и самой бабушки, там, где последняя безусловно опирается на старое, вопреки своему
разуму, — вывести, если можно, и ее на другую дорогу.
— Не об том я. Не нравится мне, что она все одна да одна,
живет с срамной матерью да хиреет. Посмотри, на что она похожа стала! Бледная, худая да хилая, все на грудь жалуется. Боюсь я, что и у ней та же болезнь, что у покойного отца. У Бога милостей много. Мужа отнял, меня
разума лишил — пожалуй, и дочку к себе возьмет.
Живи, скажет, подлая, одна в кромешном аду!
— Вот что, Ленька, голуба́ душа, ты закажи себе это: в дела взрослых не путайся! Взрослые — люди порченые; они богом испытаны, а ты еще нет, и —
живи детским
разумом. Жди, когда господь твоего сердца коснется, дело твое тебе укажет, на тропу твою приведет, — понял? А кто в чем виноват — это дело не твое. Господу судить и наказывать. Ему, а — не нам!
Только церковная гносеология владеет тем соборным большим
разумом, который одинаково
живет в субъекте и объекте, в человеке и в мире.
В глубине человека заложена реальная вселенная, в нем
живет вселенский
разум, и найденная в человеке вселенная и вселенский
разум всего менее могут быть названы человеческим субъективизмом, субъективным человеческим «переживанием».
Знание потому есть жизнь самого бытия, и потому в самом бытии происходит то, что происходит в знании, потому так, что в познающем субъекте и в познаваемом объекте, в мышлении и в бытии
живет и действует тот же универсальный
разум, Логос — начало божественное, возвышающееся над противоположностями.
Человек потому постигает тайну вселенной, что он одного с ней состава, что в нем
живут те же стихии, действует тот же
разум.
Но
разум — Логос
живет и действует только в церковном, соборном, вселенском сознании.
Но ныне спокоен остаюся, отлучая вас от себя;
разум прям, сердце ваше крепко, и я
живу в нем.
Мне одно понятно, что все эти теории или вытягивают чувства, или обрубают
разум, а я верю, что человечество не будет счастливо, пока не открыто будет средство
жить по чистому
разуму, не подавляя присущего нашей натуре чувства.
Публика начала сбираться почти не позже актеров, и первая приехала одна дама с мужем, у которой, когда ее сыновья
жили еще при ней, тоже был в доме театр; на этом основании она, званая и незваная, обыкновенно ездила на все домашние спектакли и всем говорила: «У нас самих это было — Петя и Миша (ее сыновья) сколько раз это делали!» Про мужа ее, служившего контролером в той же казенной палате, где и
Разумов, можно было сказать только одно, что он целый день пил и никогда не был пьян, за каковое свойство, вместо настоящего имени: «Гаврило Никанорыч», он был называем: «Гаврило Насосыч».
— А черт его знает! — отвечал тот. — И вот тоже дворовая эта шаварда, — продолжал он, показывая головой в ту сторону, куда ушел Иван, — все завидует теперь, что нам, мужикам, жизнь хороша, а им — нет. «Вы, говорит,
живете как вольные, а мы — как каторжные». — «Да есть ли, говорю, у вас разум-то на воле
жить: — ежели, говорю, лошадь-то с рожденья своего взнуздана была, так, по-моему, ей взнузданной и околевать приходится».
— «Оттого, говорят, что на вас дьявол снисшел!» — «Но отчего же, говорю, на нас,
разумом светлейших, а не на вас, во мраке пребывающих?» «Оттого, говорят, что мы
живем по старой вере, а вы приняли новшества», — и хоть режь их ножом, ни один с этого не сойдет… И как ведь это вышло: где нет раскола промеж народа, там и духа его нет; а где он есть — православные ли, единоверцы ли, все в нем заражены и очумлены… и который здоров еще, то жди, что и он будет болен!
— Женщина эта правду сказала. Дети наши по чести
жить хотят, по
разуму, а мы вот бросили их, — ушли, да! Иди, Ниловна…
Но и те и другие
живут паразитами и знают, ведь знают это глубоко в душе, но боятся познать это
разумом и, главное, животом.
Может ли статься, думал я, чтобы наше дело было неправое, когда вот родитель уж на что был большого
разума старик, а и тот не отступился от своей старины: как
жил в ней, так и умер.
— Ну, — говорю, — баба! ин быть по-твоему! а все, говорю, пойтить надо к соседу (Влас старик у нас в соседах
жил, тоже мужичок смиренный, боязливый): может, он и наставит нас уму-разуму.
Тем не менее покуда я
жил в Интерлакене и находился под живым впечатлением газетных восторгов, то я ничего другого не желал, кроме наслаждения быть отданным под суд. Но для того, чтоб это было действительное наслаждение, а не перифраза исконного русского озорства, представлялось бы, по мнению моему, небесполезным обставить это дело некоторыми иллюзиями, которые прямо засвидетельствовали бы, что отныне воистину никаких препон к размножению быстрых
разумом Невтонов полагаемо не будет. А именно...
Живите, как знаете — свой
разум есть. А чтоб вам жить-то было не скучно, так вот тебе, Лазарь, дом и лавки пойдут вместо приданого, да из наличного отсчитаем.
— Да. Вот тебе —
разум, иди и
живи! А
разума скупо дано и не ровно. Коли бы все были одинаково разумны, а то — нет… Один понимает, другой не понимает, и есть такие, что вовсе уж не хотят понять, на!
— Вы, ребята, не верьте ничему этому, вы — молодые, вам долго
жить, копите свой
разум! Свой ум — чужим двум! Фома, спишь?
— Ты вот рассуждаешь, а рассуждать тебе — рано, в твои-то годы не умом
живут, а глазами! Стало быть, гляди, помни да помалкивай.
Разум — для дела, а для души — вера! Что книги читаешь — это хорошо, а во всем надо знать меру: некоторые зачитываются и до безумства и до безбожия…
Если бы не было внешних средств отуманивания, половина людей немедленно перестрелялась бы, потому что
жить противоречиво своему
разуму есть самое непереносимое состояние.
И действительно, в этом нет ничего неестественного, и способность людей маломыслящих подчиняться указаниям людей, стоящих на высшей степени сознания, есть всегдашнее свойство людей, то свойство, вследствие которого люди, подчиняясь одним и тем же разумным началам, могут
жить обществами: одни — меньшинство — сознательно подчиняясь одним и тем же разумным началам, вследствие согласия их с требованиями своего
разума; другие — большинство — подчиняясь тем же началам бессознательно только потому, что эти требования стали общественным мнением.
Как очень редко отдельный человек изменяет свою жизнь только по указаниям
разума, а большей частью, несмотря на новый смысл и новые цели, указываемые
разумом, продолжает
жить прежнею жизнью и изменяет ее только тогда, когда жизнь его становится совсем противоречащей его сознанию и вследствие того мучительной, точно так же человечество, узнав через своих религиозных руководителей новый смысл жизни, новые цели, к которым ему нужно стремиться, долго еще и после этого познания продолжает в большинстве людей
жить прежней жизнью и приводится к принятию нового жизнепонимания только сознанием невозможности продолжения прежней жизни.
— Нет, ежели человек не хоронит себя в деньгах, а вертит ими с
разумом, это и ему честь и людям польза! Богатство нам надобно, — всего у нас много, а взяться нечем, и все
живут плохо…
Силы — не мало, а
разума нехватка, с
разумом — не
живут, считается, что он барское изделие, а от барина — какое добро?
Больше всего она говорила о том, что людей надо учить, тогда они станут лучше, будут
жить по-человечески. Рассказывала о людях, которые хотели научить русский народ добру, пробудить в нём уважение к
разуму, — и за это были посажены в тюрьмы, сосланы в Сибирь.
Запечатлённый
разум человека, который
жил задолго до нас и оставил в назидание нам всё богатство души, накопленное им.
— А по моему глупому
разуму, Гордей Евстратыч, неладное вы затеяли… Вот что!..
Жили, слава богу, и без жилки,
проживем и теперь… От этого золота один грех…
— На всех приисках одна музыка-то… — хохотал пьяный Шабалин, поучая молодых Брагиных. — А вы смотрите на нас, стариков, да и набирайтесь уму-разуму. Нам у золота да не
пожить — грех будет… Так, Архип? Чего красной девкой глядишь?.. Постой, вот я тебе покажу, где раки зимуют. А еще женатый человек… Ха-ха! Отец не пускает к Дуне, так мы десять их найдем. А ты, Михалко?.. Да вот что, братцы, что вы ко мне в Белоглинском не заглянете?.. С Варей вас познакомлю, так она вас арифметике выучит.
— Вряд ли, батюшка, — продолжала кормилица: — старик сыну денег не открывал. Пока сам
жив, да деньги у него в доме, значит, всё стариков
разум орудует; да и они больше извозом займаются.
Юсов. Высоко летает, да где-то сядет! Уж чего лучше:
жил здесь на всем готовом. Что ж ты думаешь, благодарность он чувствовал какую-нибудь? Уважение от него видели? Как же не так! Грубость, вольнодумство… Ведь хоть и родственник ему, а все-таки особа… кто же станет переносить? Ну, вот ему и сказали, другу милому: поди-ка
поживи своим
разумом, на десять целковых в месяц, авось поумнее будешь.
— Нет, напрасно! У него
разум — строгий. Я вначале даже боялся говорить с ним, — и хочется, а — боюсь! А когда отец помер — Тихон очень подвинул меня к себе. Ты ведь не так любил отца, как я. Тебя и Алексея не обидела эта несправедливая смерть, а Тихона обидела. Я ведь тогда не на монахиню рассердился за глупость её, а на бога, и Тихон сразу приметил это. «Вот, говорит, комар
живёт, а человек…»
Пётр ничего не сказал ему, даже не оглянулся, но явная и обидная глупость слов дворника возмутила его. Человек работает, даёт кусок хлеба не одной сотне людей, день и ночь думает о деле, не видит, не чувствует себя в заботах о нём, и вдруг какой-то тёмный дурак говорит, что дело
живёт своей силой, а не
разумом хозяина. И всегда человечишка этот бормочет что-то о душе, о грехе.
— Высока премудрость эта, не досягнуть её нашему
разуму. Мы — люди чернорабочие, не нам об этом думать, мы на простое дело родились. Покойник князь Юрий семь тысяч книг перечитал и до того в мысли эти углубился, что и веру в бога потерял. Все земли объездил, у всех королей принят был — знаменитый человек! А построил суконную фабрику — не пошло дело. И — что ни затевал, не мог оправдать себя. Так всю жизнь и
прожил на крестьянском хлебе.
— Вам
жить трудно будет, вы сами себе закон и защита. Я вот
жил не своей волей, а — как велено. И вижу: не так надо, а поправить не могу, дело не моё, господское. Не только сделать по-своему боялся, а даже и думать не смел, как бы свой
разум не спутать с господским. Слышишь, Пётр?